Так, язык кинематографа объединяет крайние логические ступени - от непосредственного переживания реального видения вещи (ощущение непосредственной реальности экранного мира) до предельной иллюзорности. Одновременно происходит и объединение исторических этапов - от исключительно архаических форм художественного сознания до наиболее современных. При таком объединении крайности не стираются, а, наоборот, предельно оживляются. ...
Как любое имя нарицательное превращается в мире мифа в имя собственное, так фотографические образы вещей становятся в киномире вещами мифа. А вещи и собственные имена в мифологическом мире обладают парадоксальной семиотической природой; в сопоставлении с вещественным рядом мира они выступают как система знаков, но на фоне более развитых семиотических систем - иконических и словесных языков - они обнаруживают незнаковые свойства реальных предметов.
Именно эти свойства позволяют киноязыку объединять два семиотических полюса - уровень семиотизированных вещей и уровень наиболее развитого и усложненного семиозиса. На основании этого кино успешно обслуживает противоположные культурные потребности: стремление вырваться из мира знаков, переусложненной и отчужденной социальной организации, и стремление усложнить и обогатить сферу общественной и художественной семиотики." [Ю.М.Лотман, VIII, (1977), 148-150; 8.8.]