Как и всякий другой город, П. имеет свой "язык", ... и может быть понят как своего рода гетерогенный т е к с т, которому приписывается некий общий смысл и на основании которого может быть реконструирована определенная система знаков, реализуемая в тексте. Как некоторые другие значительные города, П. имеет и свои мифы, в частности, аллегоризирующий миф об основании города и его демиурге (об этом мифе и его соотношении с исторической реальностью см. работы Н.П.Анциферова и Н.Н.Столпянского в первую очередь). Но уникален в русской истории П. тем, что ему в соответствие поставлен особый "П е т е р б у р г с к и й т е к с т", точнее, некий синтетический сверхтекст, с которым связываются высшие смыслы и цели. Только через этот текст П. совершает прорыв в сферу символического и провиденциального. ...

Текст един и связан (действительно, во всех текстах, составляющих П. текст, выделяется ядро, которое представляет собой некую совокупность в а р и а н т о в, сводящихся в принципе к единому источнику), хотя и писался (и, возможно, будет писаться) многими авторами, потому что он возник где-то на пол-пути между объектом и всеми этими авторами, характеризующимися в данном случае наличием некоторых общих принципов отбора и синтезирования материалов, а также задач и целей, связанных с текстом. Тем не менее, единство П. текста определяется не столько единым объектом описания, сколько м о н о л и т н о с т ь ю (единство и цельность) максимальной смысловой установки (идеи) - путь к нравственному спасению, к духовному возрождению в условиях, когда жизнь гибнет в царстве смерти, а ложь и зло торжествуют над истиной и добром. Именно это единство устремления к высшей и наиболее сложно достигаемой в этих обстоятельствах цели определяет в значительной степени единый принцип отбора "субстратных" элементов, включаемых в П. текст. В этом контексте стоит обратить внимание на высокую степень типологического единства многочисленных мифопоэтических "сверхтекстов" (текстов жизни и смерти, "текстов спасения"), которые описывают сверхуплотненную реальность и всегда несут в себе трагедийное начало, подобно П. тексту от "Медного всадника" до "Козлиной песни" (tragydia, трагедия). Участие этих начал в П. тексте, может быть. четче всего объясняет различие между темами "Петербург в русской литературе" и "П. текст русской литературы". Хотя единство устремления, действительно, в значительной степени определяет монолитность П. текста, нет необходимости преувеличивать ее значение. В любом случае П. текст - понятие относительное и меняющее свой объем в зависимости от целей, которые преследуются при операционном использовании этого понятия. Уместно обозначить крайние пределы его, внутри которых обращение к П. тексту сохраняет свой смысл: теоретико-множественная сумма признаков, характерных для произведений, составляющих субстрат петербургского текста ("экстенсивный" вариант) и теоретико-множественное произведение тех же признаков ("интенсивный" вариант). В этих пределах только, видимо, и имеет смысл формировать П. текст русской литературы. ... " (См. ГОРОД 1) [В.Н.Топоров, XVIII, (1984), 5, 13, 16-18; 18.2.]