Внутренний полиглотизм создается уже в минимальной модели культуры, требующей существования не менее двух параллельных языков. В дальнейшем, если, с одной стороны, разнообразие семиотических систем порождает их динамику, то, с другой, само развитие неизменно сопровождается расщеплением языков на все новые и новые.

Интересным примером может являться обязательное наличие в системе культуры н е с к о л ь к и х видов искусств. Мы не можем назвать ни одного реального общества, в котором эстетическая функция обслуживалась бы лишь каким-либо одним видом искусства. . . .

Каждое искусство становится самостоятельным, лишь обретая собственный язык, соответствующий его специфическому способу художественного моделирования мира. . . . Однако именно в тот момент, когда язык данного искусства отделился и достиг семиотической самостоятельности, он начинает оказывать трансформирующее воздействие на другие художественные языки. Таково исключительное влияние языка кинематографа на семиотику прозы, поэзии, театра XX в. . . .

В результате названных выше процессов может возникать явление двойного кодирования текста. Так, современный мультипликационный фильм дает зрителю текст, принципиально кодированный дважды: как рисунок, карикатура, кукольный театр во-первых, и как киноповествование, во-вторых. Аналогичным образом и русская новелла, и новеллистическая поэма 1830-х гг. (Пушкин, Гоголь) с их анекдотическим сюжетом ориентировались на комедию. Отсюда обилие переодеваний, подмен, неузнаваний. Неоднократно отмечалось воздействие очерка 1840-х гг. на роман и поэзию тех лет. С этой точки зрения периодически возникающее стремление изгнать из художественного текста "художественность" и имитировать его средствами "просто жизнь" может рассматриваться как вторичное кодирование искусства "текстами жизни", воспринимаемыми как "зашифрованные кодом с нулевой условностью" (понижение меры условности сопровождается возрастанием семиотичности текста). . . .

Столкновение семиотических систем, являющееся толчком для перехода в динамическое состояние, может иметь двоякий характер:

1. Как акт перевода - между транслирующими и принимающими языками устанавливаются отношения относительной эквивалентности. Одновременно обозначается и поле непереводимости. Усилие, необходимое для его преодоления, становится источником трансформации устанавливающей системы. Таким образом, сама затрудненность перевода становится импульсом развития.

2. Транслируемые т е к с т ы могут накапливаться в воспринимающей системе в непереведенном виде, сохраняя положение инородных вкраплений, не получающих осмысления в новом контексте или осмысляемых как целостный знак с неизвестным содержанием (сходный процесс может иметь место и внутри одной культуры, когда утрачивается некий языковой контекст и внутрений текст попадает в инородное ему семиотическое окружение). Накапливание таких инородных текстов в конечном итоге приводит к семиотическому взрыву, в ходе которого они становятся свернутыми программами разных языков, получающих бурное развитие в теле усваивающей культуры." [Ю.М.Лотман, МВС, (1974), 77-80; 31.13.]